| |
 |
Афанасий Иванович Вяземский. Номер родословной - 83.
Князь Афанасий
Иванович Вяземский служил обозным воеводой во время похода на Полоцк
в ходе Ливонской войны и своей распорядительностью обратил на себя
внимание Ивана Грозного. Вскоре Вяземский стал одним из доверенных
лиц царя. В 1564 году, когда Иоанн покидал Москву, якобы с целью
отказаться от престола, Вяземский в числе наиболее близких к царю
людей ехал вместе с ним. При учреждении опричнины Вяземский и
Алексей Басманов набирали будущих «псов государевых» из числа
желающих, лично опрашивая каждого претендента о его происхождении и
мнении по поводу злокозния боярского.
Афанасий Вяземский был одним из наиболее влиятельных членов опричной
думы. В 1566 году он носил титулы окольничего, оружничего и
наместника Вологды, в которой царь сначала думал устроить свою
резиденцию (ну не нравилась самодержцу Москва, в которой, куда ни
плюнь – везде ненавистные боярские физиономии). Иоанн велел
Вяземскому начать строительство нового дворца. Работа закипела, к
Вологде стали подтягиваться телеги, груженные стриойматериалами. Но
царь вдруг передумал и решил обосноваться не в Вологде, а в
Александровой слободе. Вяземский же вместо дворца воздвиг в Вологде
(уж не из того ли самого сырья?) церковь Афанасия Александрийского,
своего святого покровителя. Князь Афанасий вообще религию уважал и
чтил. В Александровой слободе царь и опричники устроили что-то вроде
монашеского ордена, и Вяземский в этом святом братстве исполнял роль
келаря. В монастыре келарь – личность по значимости вторая после
игумна. Если учесть, что игумном в Александровой обители был сам
царь, то можно представить себе, сколь значимой была роль Вяземского
при опричном дворе. Сохранились также весьма туманные сведения о
том, что этот князь-опричник один из всей опричной думы участвовал в
каких-то таинственных переговорах с Англией. Переговоры были
настолько засекреченными, что никто толком не знает, чему они,
собственно, были посвящены. Встречаются догадки просто потрясающие:
например, историк Скрынников, занимавшийся подробным исследованием
эпохи Иоанна Грозного, предполагает, что царь просил королеву
английскую Елизавету предоставить ему политическое убежище, в случае
если придется скрываться от мятежных бояр. Как бы то ни было, это
служит еще одним доказательством исключительного доверия царя к
своему оружничему.
К слову сказать, князь Вяземский не только служил обедни , но и, как
подобает ревностному слуге государеву, принимал активное участие в
кровавых мероприятиях опричнины. Так, в 1568 году он вместе с
Малютой Скуратовым и Василием Грязным устраивал налеты на усадьбы
неугодных царю бояр, а в 1570 году был одним из организаторов
карательного похода на Новгород, в частности, он руководил судом над
архиепископом Пименом.
Но ревностность во исполнении воли царской и военные заслуги не
спасли Вяземского от страшной участи. В 1570 году, после похода
новгородского, царь велел учинить розыск среди опричного
руководства, полагая, что измена могла проникнуть и в круг его
ближайших сподвижников. Карамзин сообщает: «Производилось важное
следствие; собирали доносы, улики; искали в Москве тайных
единомышленников Пименовых, которые еще укрывались от мести
Государевой, сидели в главных приказах, даже в совете Царском, даже
пользовались особенною милостию, доверенностию Иоанна. Многие
достойные люди были взяты под стражу; а с ними вместе, к общему
удивлению, и первые любимцы Иоанновы: Вельможа Алексей Басманов,
Воевода мужественный, но бесстыдный угодник тиранства - сын его,
Кравчий Феодор, прекрасный лицом, гнусный душою, без коего Иоанн не
мог ни веселиться на пирах, ни свирепствовать в убийствах - наконец
самый ближайший к его сердцу нечестивец Князь Афанасий Вяземский,
обвиняемые в том, что они с Архиепископом Пименом хотели отдать
Новгород и Псков Литве, извести Царя и посадить на трон Князя
Владимира Андреевича. Жалея о добрых, заслуженных сановниках,
Россияне могли с тайным удовольствием видеть казнь Божию над
клевретами мучителя, без сомнения невинными пред ним, но виновными
пред Государством и человечеством. Сии жестокие Царедворцы поздно
узнали, что милость тирана столь же опасна, как и ненависть его; что
он не может долго верить людям, коих гнусность ему известна; что
малейшее подозрение, одно слово, одна мысль достаточны для их
падения; что губитель, карая своих услужников, наслаждается чувством
правосудия: удовольствие редкое для кровожадного сердца, закоснелого
во зле, но все еще угрызаемого совестию в злодеяниях! Быв долго
клеветниками, они сами погибли от клеветы. Пишут, что Царь имел
неограниченную доверенность к Афанасию Вяземскому: единственно из
рук сего любимого Оружничего принимал лекарства своего доктора
Арнольфа Лензея; единственно с ним беседовал о всех тайных
намерениях, ночью, в глубокой тишине, в спальне. Сын Боярский,
именем Федор Ловчиков, облагодетельствованный Князем Афанасием,
донес на него, что он будто бы предуведомил Новогородцев о гневе
Царском, следственно был их единомышленником. Иоанн не усомнился:
молчал несколько времени и вдруг, призвав Вяземского к себе, говоря
ему о важных делах государственных с обыкновенною доверенностию,
велел между тем умертвить его лучших слуг; возвращаясь домой, Князь
Вяземский увидел их трупы: не показал ни изумления, ни жалости;
прошел мимо в надежде сим опытом своей преданности обезоружить
Государя; но был ввержен в темницу, где уже сидели и Басмановы,
подобно ему уличаемые в измене». Согласно «Истории Государства
Российского», князь Вяземский скончался во время пытки.
Несколько иную версию выдвигает Скрынников: «А. Вяземский пытался
предупредить Пимена о грозящей ему опасности. Его «измена», видимо,
раскрылась после возвращения Грозного в Слободу. Царь, уязвленный
неверностью любимца, поначалу не тронул его самого, но велел, по
словам А. Шлихтинга, убить из засады его брата и нескольких
челядинцев. Синодик опальных полностью подтверждает слова Шлихтинга.
Вслед за списком казненных в Пскове там записан Иона Вяземский.
Спасаясь от неминуемой гибели, бывший любимец Грозного укрылся в
доме царского лейб-медика Лензея, где оставался в течение пяти дней.
Убежище его было вскоре же обнаружено. Царь велел арестовать
Вяземского и подвергнуть его торговой казни. Опричного оружничего
били палками на рыночной площади, принуждая вносить ежедневно 1000,
затем 500 и 300 рублей. Чтобы откупиться от торговой казни, опричник
стал называть имена богатых столичных купцов, будто бы занимавших у
него деньги, а те должны были платить несуществующие долги. Видевший
Вяземского в доме Лензея, Шлихтинг писал: «Несчастный до сих пор
подвергается непрерывному избиению». Поскольку Шлихтинг бежал из
России вскоре после сентября 1570 года, то, очевидно, его сведения
относились к осени этого года. Позже опальный оружничий был сослан в
посад Городецкий на Волге и там умер в тюрьме «в железных оковах». С
удалением Вяземского из опричнины были изгнаны все его
многочисленные родственники. С мая 1570 года их имена полностью
исчезли из опричных разрядов».
Как бы то ни было, судьба князя Афанасия Вяземского, как, впрочем,
судьбы многих его современников, была весьма трагичной. Поучительная
история сия лишний раз доказывает, сколь непостоянны в своих
привязанностях великие мира сего и сколь легко может их милость
обратиться в ненависть. Вот уж воистину, минуй нас пуще всех печалей
и барский гнев, и барская любовь...
|
